Наталья Бондарчук: “Без культуры человечество погибнет”

Разговор по душам о знаменитой династии, работе с Тарковским, идеях Рериха и гламуре в сегодняшней жизни.

С мамой Инной Макаровой.Залуженный деятель искусств России Наталья БОНДАРЧУК, дочь Сергея Бондарчука и Инны Макаровой, — человек весьма разносторонний. Она талантлива как актриса, она сняла целый ряд значительных картин. А еще она пишет. Повстречаться и поговорить с ней нам удалось после презентации ее книги “Единственные дни”, проходившей недавно.

— Наталья Сергеевна, скажите, каким вам вспоминается ваше детство, ваш родительский дом, пока родители еще были вместе?
Я была очень счастливым ребенком, в том числе и потому, что мои родители уже имели собственную однокомнатную квартиру на Новопесчаной улице, а это для того времени было большой редкостью. Квартиру родителям дали после того, как мама стала лауреатом Сталинской премии за “Молодую гвардию”. А поначалу они жили в полуподвальном помещении и до своей комнаты добирались по мокрым доскам, по папе иногда бегали крысы. Несмотря на огромное количество лет, прошедшее с тех пор, я хорошо помню, что мы жили на четвертом этаже кирпичного дома, в квартире с балконом и большой кухней, в которой спали я с бабушкой и тетей Нюрой, а родители жили в главной комнате. Когда мне было шесть лет, у нас появилась дача. Мама с бабушкой — сибирячки, они не могли без природы. В Новодарьино им дали участок, который и поныне для меня является родовым гнездом.
— Известно, что у вашего папы была большая библиотека.
— Да. Самой главной ценностью в квартире были книги. К книгам я была приучена с раннего детства. Родители вспоминали, что говорить я начала довольно поздно, но буквально первыми моими словами стали стихи: “И родимая страна вот уж издали видна”. Уже тогда у меня появились две любимые книги: поваренная книга, большая, с яркими иллюстрациями, которые я с удовольствием рассматривала, а еще, как ни странно, огромнейшая “Божественная комедия”, которую я доставала отовсюду, куда бы ее ни прятали. Это был мощный том дореволюционного издания с иллюстрациями Гюстава Доре.
— Чем же вас, ребенка, так интересовала эта книга?
— Мало кто осознает факт своего рождения, но вот Коля Бурляев рассказывает, как он появился на свет, и я тоже помню, как я летела вниз головой, а мне навстречу какие-то полупрозрачные тени, и это все я находила в гравюрах Доре, поэтому оторвать меня от этой книги было невозможно.
— Как вас воспитывали?
— Очень по-спартански. Я родилась через пять лет после окончания войны, жизнь только налаживалась, и никаких излишеств не было. Я была любимицей у бабушки-писательницы, которую критики сравнивали с Жюлем Верном, правда, после того как половина ее курса была арестована, она оставила литературу, уехала из Сибири, воспитывала меня. Читала мне с малых лет серьезные книги, например, “Отверженных” Гюго. Когда у нас появилась дача, мы с бабушкой ходили в долгие, многочасовые походы в лес. Бабушка брала с собой бутерброды, мы делали несколько привалов, иногда даже разводили костер. Я очень любила эти походы, и до сих пор моим самым любимым состоянием является отдых на природе. Больше всего люблю Горный Алтай, я объездила на коне почти все алтайские тропочки, на Алтае была почти 20 раз.

О маме и папе
— Как вам кажется, в чем вы похожи на маму?
Мама обладает ярким и очень сильным характером. Ей никто никогда не помогал, она всего добивалась сама. Она родилась на станции Тайга, много лет прожила в Новосибирске. С раннего возраста, в сибирской шапке-ушанке, прижав папку с нотами, ходила в музыкальную школу, занималась в драмкружке, выступала в госпиталях. Потом одна оправилась поступать во ВГИК, была принята в знаменитую мастерскую Сергея Герасимова и Татьяны Макаровой…
Мама и сегодня поражает тем, что выступает на высоких каблуках в дивном платье от Славы Зайцева, читает огромные бунинские, чеховские программы. Я думаю, мне досталась от мамы ее целеустремленность. Иначе я бы не могла снимать в наше время фильмы о Пушкине, Гоголе, Тютчеве.
— А в чем, как вам кажется, вы похожи на папу?
Нас с ним объединяет «космизм», интерес к тайнам жизни, человеческого духа. Совсем не случайно, что я прошла до Белухи, была в экспедициях в Гималаях, знакома со Святославом Николаевичем Рерихом — папу всегда интересовали эти вопросы. Я очень рано почувствовала свое бессмертие и совершенно уверена в бессмертии человеческого духа. Это все у меня от папы. Даже когда он работал как актер по системе Станиславского, которую очень любил, главным для него оставалась жизнь человеческого духа, вот что его интересовало в искусстве прежде всего.

Кинематограф Тарковского
— У вас вышла книга “Единственные дни”. Как давно вы начали писать?
Я пишу всю жизнь. Когда мне было 13 лет, бабушка подарила мне небольшую печатную машинку “Колибри”. И уже тогда я что-то писала. Кстати, в книге, которая сейчас вышла, есть фрагменты, написанные мною еще в 15 лет. Так как я всю жизнь веду дневники, то смогла по этим дневникам восстановить многие эпизоды о встречах с яркими людьми и о самом времени. Из всех своих наград я горжусь только одной: это “Золотое перо Руси”, которую мне присудил Союз писателей за сценарий фильма о Гоголе. Когда я ее получала, я мысленно привет бабушке послала: “Бабулька, мы получили с тобой “Золотое перо Руси”!”
— Вам довелось встречаться со многими выдающимися режиссерами. Какое влияние они на вас оказали?
— Они все строили мою душу. Первым режиссером, с которым я хорошо познакомилась, была Лариса Ефимовна Шепитько, я снималась у нее в небольшой роли в фильме “Ты и я”. Если до этого меня убеждали, что режиссером может быть только мужчина, увидев, как работала на площадке Лариса Ефимовна, я поняла, что и женщина тоже может сказать свое слово в кинематографе. Потом Андрей Арсеньевич Тарковский, увидев картину “Ты и я”, утвердил меня на фильм “Солярис”.
Работа с Андреем Арсеньевичем оказала на меня колоссальное влияние. Кинематограф Тарковского — это отдельная глава мирового кинемат  ографа. Его фильмы и сегодня смотрятся так, как будто сделаны вчера, потому что он интересовался вневременными аспектами жизни людей. В документальном фильме “Встречи на Солярисе”, который я сняла с моим двоюродным братом Андреем Малюковым и который недавно показали по телевидению, мы хотим рассказать, как работал Тарковский. Существует мнение, что он работал спонтанно, чуть ли не медитировал. Ничего подобного, каждый кадр у него был продуман, смоделирован, объяснен всей группе. Иначе такие сложнопостановочные кадры, как последняя сцена “Соляриса”, когда появляется маленький домик на острове, снять было бы невозможно.
— Правда ли, что роман “Солярис” Лемма, который вы прочитали раньше Тарковского, он получил от вас?
— Правда. Рядом с нашим домиком в Новодарьино жила педагог мастерской Михаила Ромма. Она дала мне почитать эту книгу. Через какое-то время она же пригласила меня к себе домой — собрались ребята из мастерской: Василий Шукшин, Андрон Кончаловский, Андрей Тарковский… Я пришла с книгой, чтобы ее вернуть, а получилось так, что из моих рук ее взял почитать Тарковский. И ровно через четыре года Андрей Арсеньевич взял меня на роль Хари.
— Долгие годы вы никому не рассказывали о подробностях своего романа с Тарковским, и вдруг в книге “Единственные дни” вы достаточно подробно об этом пишете. Что же изменилось?
— Мне хотелось рассказать не столько об этом романе, но и о судьбе художника. Кстати, это же я делаю и в фильме “Встречи на Солярисе”, являющемся не просто документальной лентой, а фильмом-исповедью. Наше расставание с Андреем я переживала очень сильно, но об этой истории знает только близкий круг. А сейчас, когда подытоживается вся жизнь Тарковского, когда становится известна широкой публике его бытовая неустроенность, постоянный разлад с супругой, а также то, что в конце жизни появился еще один ребенок, мне захотелось рассказать про эти романтические отношения, которые продолжались почти полтора года.
— Каким человеком вам запомнился Андрей Тарковский?
— Он был разным, причем Николай Петрович Бурляев, который познакомился с ним на фильме “Иваново детство”, говорил, что пограничная полоса в отношениях Тарковского с близкими людьми пролегла на картине “Андрей Рублев”, после того как он расстался со своей первой супругой, которую все очень любили и уважали, Ирмой Рауш. Та часть друзей, которые дружили с Ирмой, отошли в сторону и не допускали Андрея до себя. К сожалению, сюда попала родная сестра, Марина Тарковская, и даже мать. Он не виделся с матерью пять лет и, конечно, не мог себе этого простить. Поэтому-то и появился фильм “Зеркало”, в котором одну из ролей сыграла его собственная мать. Об этом написано много книг, к сожалению, среди них есть и желтые. Как всякий настоящий художник, Андрей Арсеньевич всегда жил в двух мирах. В мире своих фантазий и творчества, который не имел границ и был сопряжен только с каким-то космическим началом, — и в земном, бытовом, который нередко вступал в противоречие с тем художественным миром, который он творил. Но часть этого противоречивого земного мира входила в состав произведений Тарковского, это есть и в фильме “Зеркало”, где его жена Лариса сыграла “сама себя”, и в “Жертвоприношении”, где “ее” сыграла другая актриса. Я не могу сказать, что Андрей не любил своей супруги, там была и любовь, и ненависть — все вместе.
— Что означает как-то сказанная вами фраза: “Мы с Бурляевым были детьми Тарковского”?
То влияние, которое на Бурляева оказал Тарковский, было главным и определяющим для Колиной души. В нашем фильме “Встречи на Солярисе” Бурляев откровенно рассказывает, что уже в зрелом возрасте, посмотрев на себя в картинах “Иваново детство” и “Андрей Рублев”, увидел, что очень многое он перенял от Тарковского. Например, манера ходить, говорить, оглядываться — все это было заимствовано, вот насколько сильно Тарковский влиял на мальчика, он формировал его. А мне Андрей Арсеньевич как-то сказал: “У меня такое ощущение, что я тебя родил”. И здесь не только “родил как актрису”, но и еще нечто очень-очень родственное. Это феноменально, но все актеры — не важно, мужчины, женщины, — снимавшиеся у Тарковского, в чем-то становились похожи на него.
— Чем же?
Какой-то частью своей души, такой экзальтированной, неустойчивой, постоянно мечущейся между добром и злом, между тьмой и светом. Все это есть в Тарковском, и все это отражают его актеры. Поэтому-то и существует очень своеобразный мир фильмов Тарковского, его семь фильмов, это семь “я” Тарковского.

Своя семья
— Известно, что ваша мама до сих пор дружит с Николаем Бурляевым.
— Не только мама, но и я его очень люблю, обожаю Колю. Мы разошлись, но так получилось, что после расставания наши отношения остались очень теплыми, и с годами они только улучшаются. Получается, что иногда надо разойтись, чтобы суметь разглядеть друг друга на расстоянии. Точно так же я смотрела и на своего отца. Когда я выросла, то встречались мы не так часто, как хотелось бы, но я его видела через творчество. И, может быть, ближе и больше поняла его как художника, как если бы он продолжал жить с нами. Так же и с Бурляевым, мы очень близки сейчас, так или иначе он участвует во всех картинах, которые я снимаю. Например, он сыграл Тютчева в трилогии “Любовь и правда Федора Тютчева”, его супруга Инга Шатова — одну из жен Тютчева. И в последней моей картине “Гоголь ближайший” Коля удивительно тонко сыграл А.П.Толстого, у которого некоторое время жил Николай Васильевич Гоголь. Кстати, Инга и в этом фильме играет его супругу. Вообще она дивная актриса, которую я приглашала не только в кино, но и в свой детский театр “Бемби”, в котором она играет роль Снежной королевы. Кстати, такие же теплые отношения с Колей и у всей моей семьи. На свадьбу моей дочери Маши сюда, в Новодарьино, приехала вся семья Бурляевых. Мои дети Иван и Маша очень дружны со своими сводными братом и сестрой Дашей и Илюшей.
— Ваш сын Иван Бурляев пишет к вашим фильмам музыку.
— И не только моим, он стал композитором, у него более 20 картин. Например, одна из последних, к которой он писал музыку, — “Мы из будущего”. Он часто пишет музыку к различным проектам первого и второго каналов. А для меня он сочиняет с 11 лет, именно он написал музыку к спектаклям “Снежная королева” и “Красная шапочка”, и даже начал получать в ВААПе какие-то крошечные денежки, чем был очень горд.
— Как вы воспитывали детей, какая вы мама?
— Мама я своеобразная, потому что для меня кино — это 90% жизни, и дети всегда так или иначе были включены в эту работу. Например, я снимала “Детство и юность Бемби”, и Иван с восторгом вспоминает эти съемки. В фильме снималось более ста видов животных, и у него была возможность увидеть в естественной среде оленей, лосей и других зверей, что очень интересно для ребенка. Жили мы всегда очень скромно, по-походному, поэтому гламур к моим детям не привился. Они всегда разделяли со мной все тягости моей “кочевой жизни”. Понимают, что это такое, насколько это трудно, и все же стали творческими людьми, это был их собственный выбор. Помню, спросила у Вани лет в семь, нужна ли ему музыка, его глазки вдруг ярко загорелись, и он сказал: “Нужна, нужна”. И он сам помногу часов сидел за инструментом. Мне даже было печально смотреть на это, когда другие дети гуляли, играли в футбол… Маша в далеком детстве хотела стать химиком, но потом вдруг сообщила, что хочет петь. И стала артисткой. Я их воспитывала только силой собственного примера. Я очень рада, что Ваня всегда рядом, а на картине “Пушкин. Последняя дуэль” еще был креативным продюсером, они очень дружны с Сережей Безруковым, и эта молодая кровь мне очень помогла сделать фильм более современным, я всегда прислушивалась к их мнению. Я очень люблю молодежь и уже более 20 лет руковожу детским театром “Бемби”. Между прочим, чему-то и я учусь у детей, они гораздо сложнее и безбрежнее, чем мы их себе представляем. Ну а Маша в моей новой картине “Гоголь ближайший”, прокат которой мы организуем осенью, играет одну из главных ролей.

— Дочку не тяжелее снимать, чем актрису, которая не является родным и близким человеком?
— Нет, ее становление проходило на моих глазах. Мне было интересно наблюдать, как она осваивала азы профессии, как актерство все глубже и глубже проникало в нее. Сейчас Маша работает в театре имени Маяковского. Думаю, что актерство у детей в генах, они артисты уже в четвертом поколении. Дедушка и бабушка Коли Бурляева играли еще у Михаила Чехова.
— Кажется, и семейная биография ваших детей складывается неплохо.
— У Вани воспитываются мои внуки — Настя и Никита — 5 и 2 года. Жена Ванечки — оперная певица Юлия Бурляева, поет в “Геликон-опере”. Я даже видела ее в партии Татьяны в “Евгении Онегине”, мне понравилось. Машенька недавно вышла замуж за молодого человека из Минска. Он пробовал себя как актер и мечтает о режиссуре.
— Часто ли вы видите своих внуков?
— Не так часто, как хотелось бы, но вот на 9 мая они к нам приезжали. Мы всегда встречаем все праздники вместе в Новодарьине, на нашей, как мы говорим, дачке. Семья у нас очень дружная, но все понимают, что у каждого должен быть свой отдельный творческий мир. Я очень рада, что мой муж Игорь Днестрянский, которые снимается в фильме “Одна любовь души моей” на протяжении восьми лет, очень дружит с моими детьми и внуками. У нас большая семья.
— С Федором вы дружите?
— Мы встречаемся с ним не так часто, но всегда очень тепло. Нам сложно выкроить время. К сожалению, чаще всего мы видимся с ним по грустным поводам. Последний раз встречались на похоронах нашей сестры Алены, которая так рано ушла из жизни. Просто нет слов, чтобы выразить свою боль и потрясение. Она была не только красивой внешне, но и обладала красотой души. Алена была очень верующим человеком и мечтала сыграть монахиню. И ушла из жизни, героически претерпев до конца свою болезнь. Федя добился разрешения похоронить ее рядом с отцом.
— Как вы относитесь к Федору как к режиссеру?
Все фильмы Феди я смотрю, что-то принимаю, что-то нет. Он унаследовал от отца многое. Например, вот эту грандиозность, масштабность задач, которые он берет на себя. Он не пошел по легкому пути, потому что он вполне мог остаться клипмейкером, а выбрал себе намного более сложную дорогу. Я верю, что его путь в искусстве только начинается.

О космосе и преисподней
— Как вы относитесь к сегодняшней общественно-политической жизни?
— На мой взгляд, мы все время кидаемся в какие-то крайности. Например, во времена военного коммунизма всех, кто не был согласен с курсом партии, ставили к стенке. Сейчас царит другая идеология, которая во главу угла ставит потребление. Но само по себе потребительство и накопительство — это наказуемо, это тупик, духовный тупик. Все религии предупреждают о том, что нельзя из золотого тельца делать кумира. Без культуры человечество просто исчезнет. Потому что многовековая культура разных стран и народов — это настоящий прогресс человека, если брать его не как трехмерное существо, которое положат в гроб, заколотят, и все, а как существо вселенной, — тогда все станет на свои места. Бессмертны только наши духовные завоевания…
Между прочим, мне очень понравился фильм “Аватар”, и даже не столько из-за того, как он снят, а из-за темы, которая меня потрясла. Фильм о том, как одно человечество, кстати, такие люди есть и на планете Земля, пошло не по пути технического прогресса, который является тупиковым, а развития самой личности. Потому что в каждом из нас заложены многие сверхспособности, но в нашем социуме они никак не развиваются. Такие темы в различных книгах уже поднимались, но Кэмерон первым из кинематографистов создал этот уникальный мир.
— Согласны ли вы с тем, что царящий сейчас гламур нанес удар по культуре?
Да, и очень большой. Культура — это всегда духовное восхождение, а все остальное — падение в бездну. Я очень люблю афоризм Ежи Леца: “Наконец-то я достиг дна. В ту же секунду снизу постучали”. Падать в преисподнюю очень легко, а вот подниматься до вершин культуры можно только очень маленькими шажочками, через большой труд. К сожалению, сегодняшняя массовая культура духовно расти никому не помогает. Даже мультфильмы, появляющиеся сегодня, зачастую просто опасно показывать детям, потому что там обязательно имеются какие-то нечистоты взрослого мира, которые ребенку видеть не нужно.
— Не так давно вы получили прокатное удостоверение для своей картины “Гоголь ближайший”, которая выйдет осенью. Какие вопросы вы поднимаете в своем фильме?
— Что такое путь художника? Это постоянное восхождение на свою собственную Голгофу: чтобы стать настоящим художником, надо распять свою самость и свою гордыню, которой, к сожалению, у меня очень много. И фильм “Гоголь ближайший” я сняла именно об этом. Когда Гоголь вдруг понял, что все его творения оживают в душах людей, он осознал свою ответственность и ужаснулся ей. Он даже отрекся от многих своих произведений и попытался стать христианским литератором, но создал только одну-единственную теологическую книгу — “Божественную литургию”. По-новому взглянув на весь мир, он желал переродить своих героев, но это было уже невозможно, поэтому и сжигает вторую часть романа “Мертвые души”, он сжигает потому, что считает ее появление в мире вредным. Я совершенно не согласна с авторами, которые пишут, что Гоголь к концу жизни сошел с ума. Этого не было, просто он встал на путь христианского самоусовершенствования, что очень тяжело для каждого художника.
— Вы говорите, что путь художника — это путь на Голгофу, крест.  А актер, на ваш взгляд, влияет на зал, на души зрителей?
— Обязательно. На спектакле, когда на тебя смотрит зал, возникает ощущение сообщающихся сосудов. Публика — это часть тебя, а каждый зритель воспринимает тебя как часть себя. И происходит колоссальный энергообмен, поэтому ответственность художника перед зрителем очень высока. Можно возбудить самые потаенные мысли и эмоции. Помню, я смотрела в театре Маяковского спектакль “Братья Карамазовы”, в котором Маша играет небольшую роль. И в тот момент, когда речь зашла об убийстве ребенка, вдруг в зрительном зале один мужчина закричал, ему стало плохо. Его вынесли из зала, даже спектакль пришлось временно остановить. Очевидно, в его жизни было нечто такое, что он не смог выдержать, увидев подобное на сцене. Мы не знаем, как искусство иногда может тормозить или ускорять развитие чьей-то трагической судьбы. Допустим, человек решил уйти из жизни, но он посмотрел спектакль или фильм — и отказался от этого. Или наоборот. Есть незримые связи, которые оставляет искусство, входя в жизнь человека. Настоящее, истинное искусство всегда врачует душу. Если в нем нет стремления ввысь, оно пагубно, это искусство, которое тормозит развитие человека, действует на него как наркотик. Такое, к сожалению, тоже бывает. Когда у художника такая гордыня, что он хочет самовыразиться и всю свою гадость души, всю свою неприбранность несет людям, он втягивает в свою грязь людей. Мы даже не представляем, какой чудовищный вред наносит плохая книга детям, так же и плохой и вредный фильм. Вот именно эту ответственность почувствовал на себе Гоголь, и вот об этом мой фильм “Гоголь ближайший”.

Московский комсомолец

Подписаться
Уведомить о
0 комментариев
Межтекстовые Отзывы
Посмотреть все комментарии
0
Оставьте комментарий! Напишите, что думаете по поводу статьи.x