Нассим Талеб: Почему СМИ не интересуют факты
Нассим ТалебАмериканский экономист и трейдер, автор теории «Черного лебедя»
Почему журналисты больше беспокоятся о мнении других журналистов, нежели читателей.
Как поспорить с самим собой
Летом 2009 года мне довелось час разговаривать Дэвидом Кэмероном, который тогда баллотировался — как выяснилось позже, успешно — на пост премьер-министра Великобритании. Речь шла о том, как сделать общество устойчивым или даже совсем невосприимчивым к «черным лебедям», какой должна быть децентрализованная, но в то же время подотчетная система, как ее строить, и так далее. Это был очень интересный разговор, затрагивающий сразу множество тем, которые я пытаюсь обсуждать в своих статьях. Комната в Королевском обществе искусств была полна журналистов. Когда встреча закончилась, я отправился в китайский ресторан в лондонском Сохо, где с нескольким знакомыми планировал отпраздновать это событие, и уже там получил звонок от своего напуганного друга: оказывается, все газеты Лондона написали, что я «отрицаю изменение климата». Журналисты свели 59 минут разговора до нескольких фраз и полностью исказили смысл, так что читатель, не присутствовавший на встрече, вполне мог решить, что это и есть суть беседы. Во время разговора с Кэмероном я говорил о своей версии принципа предосторожности — стоит рассказать о нем и здесь. Он постулирует, что для того, чтобы отказываться от определенных действий, нам не нужны сложные модели. Если мы не понимаем некое системное явление, его нужно просто избегать. Как я хорошо знаю по миру финансов, модели часто бывают ошибочными — и большинство рисков становятся очевидны лишь постфактум. Таким образом, бремя доказательства, что новое вещество или новая дозировка известного вещества безопасно, должно лежать на тех, кто хочет ввести его в обиход. И чем выше неопределенность наших моделей, тем консервативнее должен быть наш подход. Как ни странно, те же газеты еще недавно превозносили мою книгу «Черный лебедь», где эта точка зрения сформулирована очень четко. Мне стоило больших усилий заставить их опубликовать опровержения — пришлось даже угрожать судом. Впрочем, в The Guardian нашелся какой-то умник, который решил представить дело так, как будто я не согласен с собственными высказываниями, а не с интерпретацией. То есть я как бы спорю с самим собой. Ну ладно, мне, известному скандалисту, удалось в конце концов защитить свои идеи — многие другие в такой ситуации ничего не могут поделать. Лондонские газеты активно искажают реальность, хотя человек, покупающий газету, искренне считает журналиста посредником, доносящим до него новости. Это так называемая проблема принципала—агента, и журналист The Guardian уподобляется владельцу миланского ресторана, который, когда вы просите подсказать такси, дает телефон своего двоюродного брата, а тот потом катает вас по городу, чтобы накрутить счетчик, или врачу, ставящему неверный диагноз, чтобы продать лекарство, производитель которого ему платит. Журналистика не подчиняется эффекту Линди. В нормальных условиях, когда информация передается из уста в уста, мы видим двустороннее взаимодействие. В Древнем Риме люди получали информацию без централизованного фильтра. На древних средиземноморских рынках люди обменивались новостями между собой, выступая и потребителями, и распространителями сведений. Цирюльник предлагал сразу комплект услуг: он выполнял также функции хирурга, эксперта по разрешению споров и репортера. Да, люди фильтровали и передавали слухи. То же происходило в пабах и лондонских кофейнях. В Восточном Средиземноморье (теперь это Греция и Левант) важным каналом для обмена информацией — и вообще важнейшим явлением общественной жизни — были визиты с целью принесения соболезнований. В те дни в Бейруте была большая православная греческая община, и в некоторые дни моя очень социальная бабушка наносила по несколько таких визитов, и была в курсе любого происшествия, вплоть до мельчайших деталей. Она знала, когда ребенок какого-то заметного члена общины завалил экзамен! Слово ненадежного человека весило меньше, чем надежного — редко можно обмануть человека дважды. Период истории, когда население зависело от односторонних каналов распространения информации, то есть от телевидения и газет, длился с середины XX века до выборов в США 2016 года. В этом смысле социальные сети, обеспечивая двусторонний обмен информацией, стали возвратом к прежней модели. А в ней, как на восточном базаре, важна репутация. И проблема агента применительно к современной прессе носит системный характер — ее интересы и интересы читателей расходятся все шире, и, как показывает теория асимметрии-хрупкости, ситуация может прогрессировать таким образом вплоть до взрыва. В этой ситуации меня не расстроило даже не то, что меня неверно поняли, а то, что из пересказа невозможно было понять, что 99% времени мы с Кэмероном говорили вовсе не об изменении климата. Если первое могло быть недоразумением, второе — очевидный структурный дефект, а такие проблемы не поддаются коррекции иначе чем путем полного уничтожения системы. Расхождение интересов проявляется в том, что журналист больше беспокоится о мнении других журналистов, нежели читателей. Можно сравнить это с ситуацией в системе здравоохранения или ресторанном бизнесе — как мы видели в статье про эффект Линди, владельцы ресторанов интересуются мнением своих клиентов, а не владельцев других ресторанов, что держит их в рамках и не позволяет индустрии забывать о своих интересах. Кроме того, когда люди заинтересованы в успехе бизнеса, это создает разнообразие, а не монокультуру. Экономическая нестабильность только усугубляет ситуацию — сегодня журналист представляет одну из самых незащищенных профессий: большинство живет впроголодь, и остракизм со стороны коллег может оказаться смертельным. Таким образом, они становятся легко подвержены манипуляции со стороны лоббистов, как мы видели в историях с ГМО, войной в Сирии и так далее. Один раз сказал что-нибудь непопулярное про Brexit, ГМО или Путина — и все, нет тебя. В бизнесе иначе, там за подобное быстро наказывают рублем.
Этика несогласия
Теперь давайте поговорим о применении Серебряного правила в интеллектуальных дебатах.
Можно критиковать либо то, что человек сказал, либо то, что человек имел в виду.
При первом подходе проще раздуть сенсацию, и такие материалы шире расходятся. Как замечал журналист Сэм Харрис, шарлатана распознать легко: защищая свою позицию или атакуя критика, он упирает на конкретные высказывания оппонента, а не на то, что тот имел в виду, и уж тем более не пытается анализировать его позицию в целом, что требует глубокого понимания. Обратите внимание, что то же самое относится и к интерпретации религиозных текстов на основании вырванных из контекста цитат.
Невозможно идеально аргументированно представить свою позицию — в любом тексте обязательно найдется кусочек, который можно вырвать из контекста и представить в совершенно ложном свете, раздув сенсацию на пустом месте, и именно за такими фрагментами охотятся политики, шарлатаны и, что более печально, журналисты.
Есть известное высказывание: «Дайте мне всего шесть строк, написанных рукой самого честного человека, и я найду, за что его можно повесить». Это выражение приписывают кардиналу Ришелье, Вольтеру, цензору времен Великой французской революции Талейрану и многим другим. Как сказал Дональд Трамп, «факты верны, а новость — подтасовка». Интересно, что репортажи с этой пресс-конференции были столь же избирательны, сколь и отчеты после моего разговора с Кэмероном. Великий философ Карл Поппер часто начинал рассуждения с настолько точного и исчерпывающего изложения позиций своих противников, как если бы его целью была пропаганда их идей — и лишь затем не оставлял от них камня на камне. Вспомним критику Кейнса со стороны Фридриха Августа фон Хайека: там нет ни одной попытки исказить точку зрения Кейнса — даже ради красного словца (Стоит заметить, что интеллект и агрессия Кейнса так пугали его оппонентов, что они очень старались не навлечь на себя его гнев). Прочитайте «Сумму теологии» Фомы Аквинского, написанную 800 лет назад. В каждой главе повторяется одна и та же структура: сначала идут вопросы, потом возражения, потом ответы и ответы на возражения — любая позиция ставится под сомнение, в ней находится недостаток, после чего предлагается компромиссное решение. Если вы заметили здесь сходство с Талмудом, оно не случайно — методы обеих книг берут начало в римской языческой правовой аргументации. А еще бывает беседа с воображаемым оппонентом, которому можно безнаказанно приписать любую позицию. Как автор, я считаю, что это ничем не отличается от воровства. На рынке все проще: некоторые виды лжи делают тебя невидимым для других трейдеров. И дело не во лжи как таковой — просто, чтобы система работала, в ней должно быть немного доверия. В древности клеветник долго не протянул бы. Принцип доверия и наказание за его нарушение тоже объясняются эффектом Линди. Книга пророка Исайи, 29−21, гласит:
«И будут истреблены все поборники неправды, которые запутывают человека в словах, и требующему суда у ворот расставляют сети, и отталкивают правого».
Вспомним, что клевета была очень серьезным преступлением уже в Вавилоне — там за ложный донос наказывали так, как будто клеветник сам совершил преступление, в котором пытался обвинить другого. Тем не менее в философии этот принцип был сформулирован всего 60 лет назад. И здесь, как и в других подобных ситуациях, если принцип пришлось формулировать, значит, эта древняя практика вышла из обихода.
Приложение: Граждане против издания Gawker и Граждане против Журналистики
Мы говорили о том, что интересы журналистов и читателей расходятся, и закончиться это может только катастрофой. Как именно, проиллюстрировало издание Gawker. Дело в том, что в Америке есть и работают — спасибо Ральфу Надеру — законы и правовые механизмы, с помощью которых частное лицо, пострадавшее от действий корпорации, может получить компенсацию. Наряду с Первой поправкой, они защищают граждан бизнеса. Таким образом, в конце концов издание, которое имело обыкновение запугивать своих жертв (часто это были 21-летние молодые люди, партнер которых из мести выложил в сеть порноролик), наткнулось на противника побогаче и обанкротилось. Очень показательно, что журналисты стеной встали на защиту Gawker, крича о «свободе информации», что в данном случае совершенно неуместно, а не солидаризировались с общественностью, поддерживающей жертву. Святых нет, и никто не хочет, чтобы его частные записи или личную информацию можно было безнаказанно распространять, да еще делать на этом деньги.
Подготовила Тая Арянова